Костяной цветок. Глава 11

Головная боль раскаленной иглой пронзила виски, и на какое-то мгновение мне казалось, что время остановило свой бесконечный ход. Все вокруг замерло, озаряемое первыми лучами восходящего солнца. Я с трудом вспоминала, когда в последний раз могла без опаски доверить себя заботливым объятиям сна. После увиденного на арене я не нашла в себе сил успокоиться, и, закрывая глаза, снова и снова видела смерть родных. 

 Всю ночь я провела в отведенной мне комнате, которая была предназначена для гостей вазилевса, прибывших в Экматен. Несмотря на более чем скромные размеры помещения, в нем было все необходимое. Небольшая кровать, невесомый балдахин над ней, стол с письменными принадлежностями, окно, прикрытое легкими прозрачными занавесками. Этой комнате было далеко до роскоши моих прежних покоев во дворце Эсдраса, но все же она была намного лучше тюремной камеры, куда меня могли бы заточить, окажись предчувствия мужа правдивыми.

Но, к счастью, Реймс ошибся. Прибыв в Экматен как гостья, я смогла вымыться после долгой дороги и переодеться в чистую одежду, которую неприветливая служанка принесла в мою спальню.

 Завтрак оказался на редкость скромным, но от одной мысли о приеме пищи, волна дурноты подкатывала к горлу. Но я заставила себя съесть несколько кусочков сыра и горсть оливок, чтобы хоть как-то восполнить силы, которые мне, без сомнения, еще понадобятся. 

Роух, лежащий на кровати рядом со мной, вскинул голову и угрожающе зарычал, когда в дверь постучали.

- Войдите, - я положила ладонь псу на загривок, слегка похлопывая, чтобы животное успокоилось. Петли скрипнули, и массивная дверь распахнулась наружу, пропуская вперед Рамона, который, судя по измотанному виду, тоже не спал всю ночь.

- Доброе утро, сеньора Танис, - гвардеец склонился, старательно избегая пересекаться со мной взглядами. Он по-прежнему осуждал меня за то, что я позволила вчерашней казни произойти, и не сделала толком ничего, чтобы остановить кровопролитие. Его мнение обо мне вряд ли когда-нибудь изменится. – Я пришел сообщить, что вазилевс Айле покинул Экматен.

- Что значит покинул? – я удивленно вскинула бровь, абсолютно не ожидая такого поворота событий. 

- Примерно час мужчина выехал из ворот дворца, госпожа. Слуги говорят, что его не будет несколько дней, - раздражение и разочарование так тесно сплетались внутри, что я с трудом отличала одно чувство от другого. Поступок Юстуса выглядел мальчишеским. Истинный правитель никогда бы не оставил переговоры незавершенными. Хотя, возможно, он всего лишь играл со мной, издевался, понимая, что имеет надо мной определенную власть. – Вам было велено передать, чтобы вы чувствовали себя как дома.

-  Спасибо, Рамон, - мужчина склонился и вышел прочь, донеся до меня нужные сведения. 

Как дома. Никогда я больше не буду чувствовать себя как дома в городе, где пролилась кровь моих родных. Была бы моя воля – и всех мятежников засыпали бы песком вместе с их проклятой ареной. Лишь забвение сможет залечить раны Южной земли, но стараниями Юстуса, о его перевороте еще долго будут ходить слухи, скорее напоминающие страшные сказки, чем правду. 

 Обратившись игрушкой в чужих руках, я вынуждена была ждать, пока гладиатор соблаговолит вернуться и продолжить наш разговор. Иного пути у меня не было, как я не старалась его найти. Ехать за Юстусом следом было таким же безумием, как и отправляться к мужу или в Дарнуолл. За мной постоянно пристально следили, докладывая о каждом движении главе дворцовой стражи. Соглядатаи даже не скрывались, преследуя меня по пятам, куда бы я ни пошла.

Дни сменялись днями, а Юстус все отсутствовал в своей столице. Я так и не смогла выяснить, куда же он отправился и когда вернется. Слуги попросту ничего не знали, либо же умело прятались за маской неведения, а  советники, которые наверняка были посвящены в детали того, что меня интересовало, отмалчивались или вовсе грубо уходили от разговора, будто бы я была обычной служанкой, не заслуживающей уважения, а не королевой.

Чтобы хоть как-то разнообразить свое пребывание во дворце, я выходила в роскошную оранжерею, где были собраны самые прекрасные цветы со всех пяти земель. Окунаясь в благословенный оазис в самом сердце каменной клетки, я могла часами напролет бродить среди всевозможных кустарников в пузатых деревянных кадках. 

Все растения в оранжерее располагались кругами, образуя спираль. Цветы внешнего круга были белоснежными, словно вечные снега, увиденные мною в Пернетте. Двигаясь вдоль тропинок, я наслаждалась тем, как цвета лепестков становились все более насыщенными, яркими и полными жизни. В  центре благоухающей воронки цвело самое редкое растение коллекции – восьмидесятилетняя полуночная орхидея. Ее лепестки были темно – синими, почти  черными, словно сама владычица-ночь. Говорят, что именно этот цвет был взят для собственного флага восточным домом ор-Терри, и что именно орхидея изначально вышивалась на иллуриатских стягах. Лишь тут, в самом центре, надежно укрытая изумрудными листьями от палящего солнца, я чувствовала убогое подобие покоя. Лишь Роух нарушал мое уединение монотонным цоканьем когтей о каменный пол. 

Вскоре дворец стал казаться меньше крысиной норы. Стража получила четкий и однозначный приказ не выпускать меня в город. Запертая практически в четырех стенах, я задыхалась, как птица, пойманная в силки. Едва ли не бездонная чаша терпения была заполнена до краев. Мне захотелось вырваться из унылой паутины ожидания, и выход нашелся. Когда я пришла к командиру охраны и сообщила, что хочу посетить храм своего бога, он не посмел отказать, ссылаясь на волю своего вазилевса. Толстый бедуин  заплывшим лицом был слишком труслив, чтобы рискнуть и навлечь на себя гнев того, кто выше любого из смертных правителей.

Храм Песчаного в Экматене был не слишком большим, но паломники всегда стекались сюда со всех концов Южных земель. Здание было идеальной круглой формы со множеством узких, словно бойницы? окон. Стены, облицованные золотистым сланцем, мерцали и искрились на солнце, словно горсть самоцветов. В центре куполообразной крыши находилось отверстие, пропускающее в сердце храма столб солнечного света. Внутреннее помещение было достаточно свободным, чтобы позволить нескольким людям молиться одновременно. Толстый слой песка на деревянном полу глушил звук шагов, заменяя его на едва уловимое шуршание. В нескольких местах располагались огромные зеркала в кованых рамах, которые были размещены так, чтобы отражать солнечный свет и освещать весь зал днем.

Отойдя от входа, я заняла свободное место, и начала медленно двигаться, без труда извлекая нужные движения из памяти. Под незатейливую музыку с четким ритмом все проблемы быстро забылись. Вокруг не было ничего, кроме ослепительно яркого солнечного света, и песка, шуршащего под ногами. На какое-то мгновение я снова очутилась в пустыне и увидела благословенный город Хамбели, с его белоснежным шпилями, поддернутыми миражной дымкой. Но стоило мне остановиться, как видение рассыпалось мельчайшими песчинками. 

- Здравствуй, Танис из клана Ройглао, - не веря своим ушам, я медленно развернулась, подозревая, что разум все-таки покинул меня. Этого человек  физически не может быть здесь.

- Халит, - невысокий седоволосый мужчина, с морщинками, покрывающими все его лицо, аккуратно склонил голову, выказывая почтение. – Что вы тут делаете?

- Следую воле бога, Танис, - жрец подошел поближе, и его тонкие потрескавшиеся губы тронула усталая улыбка.  Только сейчас я заметила, что его одежды, волосы и борода покрыты мелким песком.

- Как же вы прошли в город? – хранитель Хамбели стоял передо мной, как ни в чем не бывало после долгой дороги, сохраняя ясность взгляда и не показывая ни капли усталости. – Юстус же запретил…

- Когда тебя ведет бог, ничто не в силах помешать осуществлению задуманного, - улыбка жреца стала немного загадочной. – Я видел сон, Танис. Грядут перемены. Скоро все изменится, и ты будешь находиться в центре снежного бурана, силу которому придает южный ветер. Этот ураган будет крушить стены и обращать армии в бегство.

- О чем вы говорите?

- Будущее туманно, дитя, - Халит сделал ко мне еще шаг. Улыбка уже покинула его лицо, а глаза были наполнены такой печалью, что мне невольно стало не по себе. – Но лишь одна вещь сможет спасти тебя саму – никогда не забывай, кто ты есть. Никогда.

- Госпожа, - появление Рамона было таким неожиданным, что я заметно вздрогнула. – Вазилевс Айле вернулся в город.

- Простите, Халит, - я сжала ладонь мужчины, радуясь, что он оказался настоящим, а не рассыпался пылью, как мое странное видение. – Надеюсь, мы еще встретимся.

- Я буду ждать тебя в Хамбели, Танис Ройгло.

- Как давно он приехал?, - кивнув жрецу на прощание, я снова обратила свое внимание к капитану табунников.

 - Около часа назад, госпожа. Он прислал своих головорезов, чтобы вас сопроводили к нему.

- Аккуратнее с тем, что говорите, Рамон, - с легким смешком бросила я, выходя на пыльную улицу. – Эти головорезы все еще хозяйничают в столице. Мы всего лишь гости.

- Гостей не встречают казнью невинных, - мужчина поднял на меня покрасневшие от вечного недосыпа глаза. -  Вы королева, сеньора Танис, а с вами обращаются как с…

- Довольно, - я оборвала гвардейца, пока его не услышали.  Его прямолинейность опасна для меня до тех пор, пока на троне сидит бывший раб. – Следуйте за мной, капитан. Так или иначе, сегодня, все закончится.

Угрюмые стражники не проронили ни слова, сопровождая меня до тронного зала. Бывший гладиатор отправил троих, по всей видимости, все еще опасаясь побега. Но я не собиралась никуда бежать. Мое место тут, в самом сердце Юга. Это мой дом, за который я буду бороться, не прерывая дыхания и не ведая страха.

За годы восстания Юстус разрушил все, что мог, но, отчего-то оставил дворец нетронутым. Было заметно, что новый правитель  заботился о сохранении величия обители королей. В коридорах было чисто, позолота блестела в солнечных лучах идеально отполированная. Нигде не осталось ни следа убийств, которые сопровождали переворот. Искусные витражи, изображающие прекрасных птиц с разноцветным оперением, или цветы, поражающие своей красотой и буйством красок, по-прежнему продолжали радовать глаз, защищая внутренние помещения от сквозняков.

И все же, дворец больше не был таким, как раньше. Ощущение покоя покинуло эти стены в тот самый момент, как безумный раб сел на трон моего отца и водрузил себе на голову его корону. Теперь это были лишь стены из камня и крыша над головой, несмотря на то, что внешне практически ничего не изменилось. Восхитительная, почти сказочная обитель, больше не была моим домом.

Тронный зал на первый взгляд был абсолютно пуст. В огромном помещении не было ни охраны, ни крикливых советников, на которых я успела налюбоваться вчера на арене. Лишь  звук моих шагов отражался от каменных стен, гулким эхом отзываясь под округлым куполом. Никогда еще я не слышала такой тишины во дворце Экматена. Она была естественной в Пернетте или в дарнуолльском храме, но не тут, в южной столице, в которой, сколько я себя помню, всегда кипела жизнь. Теперь город превратился в настоящий оплот смерти. Даже за каменными стенами я не могла спрятаться от запаха крови и тлена, который по-прежнему преследовал меня по пятам.

Скрывая усталость за мягкой улыбкой, которая тронула  губы, стоило мне заметить Юстуса, я неспешно вышла в центр зала и остановилась в нескольких шагах от трона. Он был вырезан из цельного куска красного дерева в виде огромной птицы, взмывающей вверх, к солнцу. Резные детали были щедро украшены позолотой и россыпью драгоценных камней, которые бросали на каменные стены яркие блики.

Бывший гладиатор, как и вчера одетый во все черное, восседал на вышитой подушке, и, судя по выражению лица, ожидал, когда я преклонюсь перед ним. Я понимала, что такой жест будет для меня невероятно выгодным, но заставить себя преклонить колени  не смогла. Переступить через гордость было не слишком сложно после всего, что мне уже пришлось увидеть, но гордыня – такая мелочь по сравнению с предательством всего, во что веришь. Никто из простых людей не видел, как Ройглао, опускаются на колени. На то воля Песчаного, и не мне ее нарушать. 

- Танис, - мужчина, наконец, поднялся со своего места, не выдержав молчаливого поединка. – Надеюсь, ты сумела достаточно отдохнуть за время моего отсутствия. 

- Более чем, - не моргнув, соврала я. И хотя никто из обитателей дворца меня действительно не беспокоил, собственные мысли не давали уснуть. Утомленное сознание предупреждало об опасности. Каждый звук, казалось, предвещал беду. – Я рада, наконец, вернуться домой.

- Теперь, когда ты полна сил, мы можем обсудить наш союз, - Юстус снова опустился на трон, оставив меня стоять, как обычную женщину. – Единственное решение, достаточно выгодное нам двоим – это брак.

- Ты не раз упоминал это в письмах, - мягко улыбаясь, отозвалась я, стараясь аккуратно подбирать слова. – Но это невозможно.

- Ты же дочь своего отца, Танис, - широко усмехнувшись, сказал глава мятежников, склонив голову набок и окинув меня оценивающим взглядом. В его глазах я выглядела практически беззащитной. Рамон остался стоять у дверей, а Роух казался лишь безобидной игрушкой, не более того. Несмотря на требования мятежников, я отказалась позволить им увести мастиффа на псарню, к другим собакам. Пес ел у меня с рук и спал в моей постели. Окружающие не видели в нем охотника или охранника, лишь огромного глупого щенка. – Для Ройглао нет ничего невозможного. И сейчас твоя жизнь, как и его когда-то, принадлежит мне.

- Я - дочь Юга и моя жизнь принадлежит лишь Песчаному, - напрасное бахвальство мужчины забавляло меня. Он гордится тем, что предал своего господина, подло ударив в спину, и напоминал об этом всем окружающим так часто, как только мог. Гладиатор не желает по достоинству оценивать силу своих врагов, и абсолютно не ценить все то, что сделали его соратники. Как он вообще смог сохранить власть и авторитет среди своих головорезов? Возможно раньше, когда он все еще был героем арены, без тени страха глядя смерти в лицо, Юстус был на что-то годен, но сейчас передо мной стоял паяц. Мое превосходство над этим шутом было очевидно. – Брак не может быть заключен, я уже связана священными узами с другим мужчиной.

- Едва ли росчерк под брачным соглашением делает из вас настоящих супругов, - гладиатор усмехнулся, обнажая пожелтевшие зубы. – Насколько я знаю, ваш союз не был консумирован. Не ври мне, вазилири.

- Я бы никогда не стала врать вазилевсу, Юстус, - неотрывно глядя мужчине в глаза, обронила я, понизив голос, стараясь звучать более убедительно. Гладиатор был далек от политических игр, в то время как меня всегда с детства учили менять маски для того, чтобы получить желаемое. – Реймс мой муж, перед богами и людьми.

- Почему же ты молчала об этой немаловажной детали, Танис? - не скрывая растущего раздражения, осведомился гладиатор, до скрипа суставов переплетая пальцы на руках.

- Потому что наш союз невероятно важен, -  я заметила, что безумие мелькнуло в его глазах, словно яркая звезда в предрассветном небе. Безумие и ненависть.. Прежде приходилось видеть что-то подобное в глазах диких животных, заключенных в клетки. Было очевидно, что вседозволенность и власть свели мужчину с ума. Вот почему он убивал всех, до кого мог дотянуться. Гладиатор из живой легенды превратился в смертоносное существо, которое крушило человеческие жизни. – Он может быть заключен, несмотря ни на что.

- Я не стану вторым, - отрезал Юстус, откидываясь на спинку трона, одаривая меня уничтожающим взглядом и продолжая скрипеть суставами на пальцах.- Если тебя короновать, ты сможешь выйти замуж снова, но я не собираюсь быть  все го лишь каким-то консортом при тебе, Танис.

- Только так я смогу дать тебе то, чего ты так жаждешь, - глядя на гладиатора сверху вниз, мне было невыносимо чувствовать его превосходство.

- Я уже и так получил, что хотел, - мужчина выплевывал слова, раскинув руки в стороны и указывая на все, что его окружало, но подразумевая явно большее. – У меня есть власть, трон, свобода. Ты не нужна мне, Танис.

- Но… - тревога, которая не утихала во мне с того момента, как ворота Экматена закрылись за моей спиной, наконец обрела форму. От голоса гладиатора по коже пробежали мурашки.

- Я ошибся, когда сохранил твою жизнь. Больше такого не повторится.

Тонкая полоска стали мелькнула в солнечных лучах. Бывший гладиатор атаковал со всей скоростью, на которую был способен. Рамон бросился мне на помощь, но все происходило слишком быстро, и он не успел оказаться рядом вовремя. Смерть снова оказалась невероятно близко, и я почти чувствовала на своей коже ее ледяные пальцы. Говорят, что прикосновение северной богини смерти настолько  холодное, что обжигает, словно живое пламя. Слава богам, что оно обожгло не меня.

Нечеловеческий вопль разорвал тишину в клочья. Его отголоски заполнили каждый угол просторного зала, привлекая зрителей на очередное кровавое представление. Ворвавшимся мятежникам осталось лишь наблюдать за тем, как Роух, прижимая их бывшего лидера к земле, вцепился  в его горло. Кровь из разорванной артерии вырывалась фонтаном, заливая все вокруг. Крика больше не было, остались лишь стоны, которые были удивительным образом похожи на те, что мне вчера пришлось слышать со смотровой площадки на арене. Только вот теперь палач превратился в жертву.

 Подойдя ближе, я опустилась на колени, придерживая Роуха за ошейник и оттаскивая его от умирающего мятежника. Все случилось совсем не так, как мне хотелось бы. Не было публичной казни, которая так долго снилась мне, но облегчение, которое я сейчас испытывала, глядя на мучения этого человека, чувствуя его еще теплую кровь на своих руках, я не могла сравнить ни с чем.

- За мою семью, - прошептала я, вонзая в сердце мятежника тот самый кинжал, который Юстус отдал мне в ночь побега из Иллуриата. Мужчина дернулся, увидев собственное оружие, без сомнения узнав клинок. - Кровь за кровь. Пусть все они спят спокойно.

Юстус дернулся несколько раз и затих навечно, а по-прежнему открытые глаза невидящим взором смотрели в потолок. Все закончилось. Месть свершилась. В памяти отчетливо всплыли слова пророчества. Мои руки в крови, как и предрек когда-то Халит. Но мне было все равно. Я больше не буду прятаться от своей судьбы, какой бы она не была.

Однажды, будучи совсем маленькой девочкой, я отстала от королевского поезда, когда мы возвращались из Восточных земель, навещая бабушку. Я даже не могу вспомнить, как это вышло, просто в одно мгновение я поняла, что не вижу очертаний ни одной кареты, ни одного всадника, сопровождавших мою семью. Я часто перебегала из одной кареты в другую, так что могло пройти слишком много времени, прежде чем августейшие родители обнаружат мое отсутствие.

Была зима. Тогда, еще до знакомства с Севером, она казалась мне удивительно суровой. Одетая в несколько слоев одежды, которые венчала шуба из кроличьего меха, я чувствовала, как холод проникает сквозь слои одежды, мои пальцы деревенеют, а затем и вовсе перестают что-либо чувствовать, нос невероятно сильно мерзнет, так, что эта боль сковывает голову в ледяные тиски. Мне хотелось плакать, но слезы замерзают в глазах. Я думала, что умру в тот день, и когда увидела стремительно несущегося ко мне сквозь снежную пелену всадника, то не поверила в происходящее. Это была моя мать, а следом за ней, сильно отставая скакала охрана.

В этот раз никто не смог бы мне помочь. По словам стариков, последний раз зима была столь же суровой в год рождения районак Вираны, да и то, судить они могли лишь по рассказам родителей, сами не зная прежде такого холода. Эниан потратил все золото без остатка, чтобы снабдить меня всем необходимым в дорогу, хотя деньги я давала с тем расчетом, чтобы оплатить и его услуги. Поначалу я даже сочла его глупцом, увидев что моя лошадь укрыта толстым меховым плащом, но уже на подходе к горам поняла, насколько мудрым был мой друг. Лицо было отморожено. Прежде я чувствовала как сильно болит кожа, но теперь боль ушла, а я не могла даже нормально поесть, совершенно ничего не чувствуя. По дороге мне не встречались путники, я даже начала бояться, что придется путь через горы держать одной, но боги, кто бы из них не властвовал здесь, были ко мне милосердны. Скаталан, немногословный северянин южного происхождения возвращался домой в Клентон из Экматена. Я не могла удержаться от расспросов о своем доме, и он, хотя и нехотя, начал рассказывать жестокие подробности.

Город вазилевсов превратился в огромную тюрьму, куда со всего юга свозили неугодных Юстусу людей. Ворота были закрыты, не давая простому народу ворваться внутрь и рассчитаться с мятежниками. Юстус не жалел никого. Редкие спасшиеся горожане говорили об ужасающих казнях, которые стали частью обыденной жизни. Мало кто удостаивался чистой смерти от меча бывшего любимца Максимилиана, о котором восхищенный народ слагал легенды, прославляя его победы на арене. Юстус предпочитал мучить своих жертв, не щадя даже младенцев, если те принадлежали к великим родам. Так он собрал весь род Энтайнов в стенах Экматена и казнил каждого из них. Энтайны были одной из ветвей древних Ройглао, одна из дочерей которых непременно становилась наложницей или женой вазилевса. Мать Танис была из их числа. Сама же Танис, к моему ужасу и боли, стала соратницей Юстуса, наблюдая за тем, как тот четвертует ее двоюродную сестру. Скаталан, уцелевший лишь благодаря торговой грамоте Северной земли, дрожащим голосом говорил о том, как Танис, девушка, которой я прежде восхищалась, бесстрастно смотрела, как ее родственников одного за другим заживо сжигают, варят, четвертуют. Фантазия Юстуса не знала границ. Ни один мускул на ее лице не дрогнул, когда тот отдал на растерзание своим шакалам десятилетнюю Соре Энтайн. Лишь однажды она попросила помиловать своего родственника, когда речь зашла о пятилетнем Хорусе, приговоренного к забиванию камнями. Юстус внял ее просьбе, но наотрез отказался доставать ребенка из ямы, и спустя пару дней, объеденный собаками, он умер от жары. Скаталана и самого едва не приговорили к смерти, когда тот пытался отогнать собак от кричащего ребенка.

Теперь я считала Танис своим врагом. Я пообещала себе, что если боги сохранят мою жизнь, то я встречусь с братом и настою на разрыве брака с вазилири, который так и не вступил в свою силу. Уже сейчас мы можем подписать брачное соглашение между Реймсом и Эрлеей, а через лет пять официально оформить брак, отложив консумацию на несколько лет. Если для Реймса это по-прежнему представляет проблему, то он сможет увидеть жену лишь когда она достигнет пятнадцати лет, а на свадьбе я выступлю представительницей своей дочери, принимая за нее брачные обеты. Мысли о будущем так захватили меня, что я даже позабыла о холоде, который только крепчал. Прежде мне не доводилось бывать в горах и теперь, увидев их суровую красоту, я была покорена. Казалось, что горы покрыл толстый слой белого бархата, сверкающий блеском тысяч бриллиантов. Холодное солнце утопало в этом снежном великолепии, распадаясь мириадами лучей, которые заставляли глаза слезиться. Небо было лазурно-синего цвета, какое бывает в Гарте лишь летом, и я замерзшая до боли в костях, восхищенно любовалась великолепием этого невероятного места, ничуть не умеряя восторга по прошествии дней. Скаталан предпочитал хранить молчание, да и мне не хотелось говорить. Я закрыла лицо шарфом подобно тому, как это делают бедуинки, вот только причиной был не песок а холод. Дышать было невероятно тяжело. Мы были высоко в горах, к тому же здесь был невероятный ледяной ветер, отчего каждый вдох давался огромными усилиями. Я была вымотана отсутствием нормального сна, холодом и долгий перерывом в потреблении синего дурмана. О том, чтобы разжечь его здесь не могло быть и речи. Мало того, что я не могла сейчас терять контроль над собственным телом, мне бы просто не удалось вдоволь насладиться им, дым разнесся ветром гораздо быстрее, чем я бы сделала вдох.

К тому дню, как мы вошли в Клентон, я была готова продаться в рабство за горячий обед и теплую постель. Войдя в первый же дом, показавшийся мне достаточно представительным, чтобы нормально в нем жить, я бросила хозяину тяжелый кошель золота, покупая себе пару дней отдыха в тепле. Я понимала, что эти часы могли слишком дорого обойтись Этельстану, но они в значительной мере увеличивали мои шансы на успех. Два первых дня я провела в теплой постели. Хозяйка, которой я открыла всю правду, умолчав разве что о своем происхождении, отнеслась ко мне с огромным пониманием, и все то время, пока я спала, подкладывала в мою кровать нагретые утюги. Проснувшись на третий день, я чувствовала себя уже не так паршиво, как при въезде в Клентон. Хозяин дома принадлежал к представителям местного самоуправления, его имя даже показалось мне знакомым. Дом не пропускал холода, а очаг не угасал ни на минуту. Хозяин и хозяйка разменяли уже шестой десяток. Детей у них не было, а потому ко мне они отнеслись благожелательно, не жалея еды и пытаясь поддержать мои начинания, хотя мы все знали, что в такое время я иду на чистое самоубийство. Когда я уходила, хозяин вернул мне половину денег, зная, что те пригодятся мне в Пернетте. Я же, памятуя рассказы Сканлана, была намерена остановиться в храме ледяного города, но все же деньги забрала. Тепло попрощавшись с хозяевами, я двинулась в путь вдоль берега Ледяного огня, реки, где древние короли Севера, а вместе с ними и Вирана принимали благословение на правление, вступая в его чистые воды. Путь до Пернетте занимал десять дней, которые на этот раз я должна была преодолеть в одиночестве. Впрочем, оно было условным.

Еще в Камдаззе я заметила человека, который, как мне показалось следил за мной. Тогда я объяснила это себе нервами, но в пути к горам я трижды видела очертания всадника, следовавшего за мной. Когда я встретила Скаталана, всадник исчез, но теперь появился снова. Он был слишком далеко от меня, но я кожей чувствовала, что это есть тот самый человек из Камдазза. Мне было откровенно страшно. Этот человек несколько долгих сложных недель следовал за мной подобно тени, однако так и не приблизился. У него было так много шансов меня убить, что становилось очевидными, что он не преследует эту цель, что, вопреки логики, пугало меня еще сильнее. Несколько раз я решала направиться к странному незнакомцу, чтобы спросить его о цели этого преследования, но не могла перебороть свой страх, к тому же не видела в этом смысла. Мой путь мог лежать только лишь вперед. Я делала это ради своего сына. Мне было чего опасаться помимо этого ненормального.

Я думала, что холода сильнее быть не может, но чем ближе я приближалась к Пернетте, тем яснее становилось, как сильно я заблуждалась. Ледяной огонь, река, которая даже зимой не застывала, в какой-то момент просто исчезла из моего вида. Я перепугалась, оттого, что именно река была моим ориентиром по дороге в Пернетте. Оказалось, что тела замерзла, и теперь скрыта толстой коркой снега. Лишь деревья, растущие на севером берегу не дали мне заблудиться, и спустя пару суток, я увидела далекие очертания храма, а далеко за ним черные точки домов городка. В городе я пополнила припасы, поражаясь, как же мало их оказалось в лавке, а затем обратной дорогой вернулась к храму, без труда отыскав вход в подвал. Я ожидала увидеть здесь местных жителей, но никто не отважился потревожить сон королей.  

Комнату с горячим источником оказалось совсем не сложно отыскать. Из нее доносился такой сильный пар, что мне пришлось идти на ощупь. Сбросив с себя одежды, я вошла в горячие воды бассейна, с трудом терпя высокую температуру. В Камдаззе, впрочем, как и на остальном севере, принятие ванн было чем-то выдающимся, и подобная процедура проводилась не чаще, чем раз в полгода, отчего замок был наполнен смрадным запахом. На юге я принимала ванны каждый день, проводя в воде не меньше часа. Сперва на балкон, выходящий в сад вазилики семеро слуг выносили тяжелую высокую ванну. На эту часть дворца не выходило ни одно окно кроме окон моих покоев, и довольно часто я даже распоряжалась выносить ванну в небольшой круглый садик, где цвели удивительной красоты розы, наполняющие воздух сладким благоуханием. Затем слуги застилали дно ванны полотном иллуриатского хлопка, пропитанного маслами цветов и трав. Лишь после этого ванну наполняли водой, принося ее в небольших золотых кувшинах. В это время мне прислуживало наибольшее число слуг, около двух десятков, хотя непосредственно на балкон или в сад выходили лишь трое, принимая подносимые кувшины. Когда ванна наполнялась, служанки снимали с меня одежду, и с их помощью я опускалась в воду. Умелыми руками они омывали мое тело и волосы розовой водой и маслом. И так было каждый день, кроме тех, когда беременной я ждала омовения народом.

Теперь же я едва не стонала от восторга, чувствуя прикосновения воды к моей коже. Отчего-то следом за воспоминаниями о счастливых днях на юге, пришли мысли о Сканлане. Мы прожили вместе гораздо больше времени, чем судьба отвела для нас с Максимилианом. Я подарила ему пятеро детей, но так и не успела полюбить. Днем мы вели себя как добрые друзья, а ночью предавались страстью, имея лишь физическое влечение друг к другу. В ночной темноте так легко можно было убедить себя в чувствах к этому мужчине, что дарит тебе наслаждение, но при свете дня ночные фантазии разбивались тысячей осколков. Вероятно, не случись той ночи, когда после синего дурмана я проснулась в постели Сканлана,  между нами никогда бы не возникла эта связь и мы не познали бы друг друга. Поначалу ночи со Сканланом стали еще одной постыдной привычкой, о которой никто не подозревал, но рождение Этельстана так воодушевило народ, что нас стали считать королем и королевой, и мы более не таились. И все же, ощущая на своем теле поцелуи северянина, пробиваясь под его натиском, я не могла не думать о Максимилане, муже, которого так жестоко у меня отняли. Все чаще я вдыхала аромат синего дурмана лишь оттого, что пыталась заглушить страшную боль потери, которая не проходила с годами, а наоборот, усиливалась в тысячи раз. Наша связь была нерушимой. Я надломила ее, разделив ложе со Сканланом, но никогда более я никого не назову своим мужем. Никогда не перестану рассказывать Эрлее о ее отце. Как я, Сканлан, ее братья и сестры, моя рыжеволосая вазилири представала перед народом в белых одеждах, но, оставаясь верной древней традиции, вместе с тем  она неизменно, уже сама вторя моим прежним действиям, надевала поверх что-нибудь черное, будь то плащ или пояс на талии. Ни на секунду дочь не забывала, что она наследница рода Ройглао, будущая правительница мятежного юга. К тому же она по-прежнему оставалась принцессой Срединных земель, будучи второй после меня наследницей на престол, и гормлэйт Северной, с того дня, когда Сканлан назвал ее своей дочерью, и вновь будучи четвертой после Этельстана и близнецов наследницей трона. Но как бы дорого я отдала за то, чтобы моя дочь, вместо этих возможностей имела отца и тетушек. Я мало верила в рассказы Скаталана о Танис, но даже соглядатаи Сканлана сообщали о том, что Танис Ройглао на юге и входит в ближайшее окружение убийцы Юстуса. Этого понять я уже не могла. Танис всегда оставалась для меня загадкой, впрочем как и остальные южанки, их логика была мне непонятной, но если прежде я все же могла найти рациональное звено в действиях вазилири, то подобная совершенно не укладывалась у меня в голове. Не было ни одной причины, по которой я могла бы оправдать ее единение с убийцей отца и сестер. Я сама всем сердцем жаждала вернуться на юг, и даже не дети, а понимание того, что в южных землях более не осталось никого, ради кого я могла бы идти на верную смерть, останавливало меня. Я знала, что теперь южане могли выступить под моим знаменем против мятежников, но их силы были на исходе, я же не сумела бы  ничего им предложить, кроме вольных земель, которые не могли являться никаким подспорьем в нашей долгой кровопролитной борьбе за спокойную жизнь. Я мысленно была готова пойти на риск и объединиться с вазилири, реши Танис бороться за трон юга, даже зная, что  это значило бы потерю наследования для Эрлеи, но даже в самых мрачных мыслях и подумать не могла, что эту борьбу Танис начнет соратницей Юстуса. 

Одеревеневшее за долгое путешествие тело страшно ломило в горячей воде. Я ничего не видела в белом пару. От воды шел тяжелый запах солей, который, вопреки всякой логики, напомнил мне аромат пустыни, когда ее знойные земли орошал долгожданный дождь. Когда-нибудь я вернуть туда. Королевой или неизвестной старухой, но я вновь пройду по узким улочкам Эсдраса, беззлобно ругая снующих под ногами босоногих детишек, зачерпну ладонью теплую воду в городском фонтане и утру лоб, покрытый потом от давно позабытой жары. Здесь, в ледяной столице Северной земли, моя тоска по дому, в который за столь короткое время превратился для меня юг, стала невероятно острой. Я была хорошей матерью, но сейчас все заботы о детях покинули мой мятежный разум, я эгоистично наслаждалась воспоминаниями о прежних счастливых днях в окружении любимого мужа и его немногословных дочерей. Как бы мне хотелось, чтобы это время длилось вечно.

Тело, обретшее покой после стольких утомительных дней на пронизывающем ледяном ветру, налилось приятной усталостью, мысли остались в голове, и я снова и снова, как заклинание, повторяла одну и ту же фразу - "я хочу домой". Оказавшись в воде с головой, я резко вынырнула, не понимая, когда я умудрилась заснуть. Вода текла по лицу, и я безуспешно пыталась стряхнуть ее мокрой ладонью, вспоминая слова Сканлана, что эту воду ни в коем случае нельзя пить. Если на обычного человека ее соли могли не подействовать, то мое тело навсегда останется пропитанным ядом каитези, и никто не сможет предсказать, какая будет у него реакция на воду. Решив больше не рисковать, я поднялась из бассейна и, надев тонкое нижнее платье вошла в соседнюю комнату, в короток было очень тепло. Припав спиной к нагретой с противоположной стороны стене, я не без труда смогла поджечь синий дурман. Волна тепла охватила все мое тело, комната дробилась на точки, точки двигались в чудном хаотичном танце, и мне казалось, что я вновь вижу вазилири, исполняющих свою молитву Песчаному. В свете факелов их драгоценные аре переливаются ярким таинственным блеском, привлекая внимания к чувственным движениям, совершаемым чопорными дочерьми вазилевса. Близость покойников, от которых меня отделяла стена, мало волновала меня. На какой-то короткий миг я вновь окунулась в блистательный мир юга, который стерт с лица земли ничтожным гладиатором и его мятежниками. Я была счастлива. Слезы лились из моих глаз, я прижималась щекой к теплой стене, и мне казалось, что я вновь сижу на балконе дворца, ожидая в полудреме прихода Максимилиана. Сперва я услышу тихие шаги, затем до меня донесется аромат сандалового дерева, масло которого он всегда наносил на волосы. И вот Максимилиан войдет на балкон, рука его мягко коснется моей щеки, и, открыв глаза, я увижу нежный взгляд моего вазилевса, освещенного золотым светом садящегося солнца. Из моего внутреннего сада до нас будет доноситься звонкое щебетание канареек, но и оно исчезнет, когда своим низким бархатным голосом он произнесет мое имя. 

Проснувшись, я не сразу поняла, где нахожусь. За ночь в комнате стало значительно холоднее, и, с трудом удерживаясь от дрожи, я быстро надевала меховые одежды. Двигаться в них было совершенно невозможно, каждый шаг давался с трудом, но холод пробивался даже сквозь такой толстый слой вещей. Я страшно боялась, что мой конь не перенесет подобного пути, и как могла укрыла его, купив в К